В немецком языке глагол anschauen (созерцать, узревать) подразумевает более редкое, более торжественное, несколько неопределенное, но полное предчувствий действие (а может быть, состояние): это слово обозначает видение, в котором участвует все глубинное существо созерцающего, его чувство; это слово — знак видения, которое узревает нечто большее, чем внешнюю сторону созерцаемого объекта, которое схватывает к тому же и ядро, душу этого объекта.

@темы: ремесло перевода, сказать почти то же самое

---

В сети вспомнили старую, но смешную историю — мужик из Англии целый год общался со своим соседом, потому что думал, что тот сова

41-летний Нил Симмонс изучал птиц и по вечерам выходил во двор, чтобы «ухать» совам, а затем записывать их ответы на диктофон.

И вот Нил услышал долгожданное «уханье» в ответ и был в восторге. Их переговоры длились целый год, пока не выяснилось, что «совой» был... его сосед Фред, который тоже любил «ухать» совам по вечерам у себя во дворе.

Правда вскрылась случайно, когда Нил зашёл к соседу во двор и застал того «ухающим».

Лица мужиков и представлять не нужно.

@темы: время дебильных шуток

---

Шекспир, "Буря"

Пер. М.А. Кузмина

Фердинанд
Откуда звуки? С воздуха? С земли?
Не слышно больше. Верно, услаждали
Какое-нибудь божество. Сидел я,
Оплакивая гибель короля,
Вдруг музыка скользнула по волнам,
И ярость их, и скорбь мою смягчая
Напевом милым. Я пошел за ней
Скорей: она вела. Но вот пропала,
Нет, снова слышно.

Ариэль
Глубоко там отец лежит,
Кости стали как кораллы,
Жемчуг вместо глаз блестит,
Но ничего не пропало.
По-морски лишь изменилось,
В чудо-клады превратилось.
Нимфы шлют унылый звон,
Чу! Я слышу: дин-дон-дон.

Припев
Дин-дон!..

Фердинанд
Песнь говорит, что утонул отец.
Не смертных это дело, эти звуки
Не на земле возникли. Снова слышу.

...

Пер. Т.Л. Щепкиной-Куперник

Фердинанд
Где ж музыка? На небе? На земле?
Вот смолкла... Верно, эти звуки служат
Какому-нибудь божеству. Пока
Оплакивал я гибель короля,
Она по морю вдруг ко мне подкралась,
Смиряя ярость волн и грусть мою.
Она меня влекла - и вдруг умолкла.
Нет, вот опять!

Ариэль (поет)
Отец твой спит на дне морском.
Кораллом стали кости в нем.
Два перла там, где взор сиял.
Он не исчез и не пропал,
Но пышно, чудно превращен
В сокровища морские он.
Вот похоронный слышен звон.

Припев
Динь-дон! Динь-дон!

Ариэль
Звонят наяды: динь-динь-дон!

Фердинанд
Песнь об отце погибшем говорит.
Не смертных это дело, не земные
Те звуки. Я их слышу в вышине.

...

FERDINAND
Where should this music be? i' the air or the earth?
It sounds no more: and sure, it waits upon
Some god o' the island. Sitting on a bank,
Weeping again the king my father's wreck,
This music crept by me upon the waters,
Allaying both their fury and my passion
With its sweet air: thence I have follow'd it,
Or it hath drawn me rather. But 'tis gone.
No, it begins again.

ARIEL sings

Full fathom five thy father lies;
Of his bones are coral made;
Those are pearls that were his eyes:
Nothing of him that doth fade
But doth suffer a sea-change
Into something rich and strange.
Sea-nymphs hourly ring his knell

Burthen Ding-dong

Hark! now I hear them,--Ding-dong, bell.

FERDINAND
The ditty does remember my drown'd father.
This is no mortal business, nor no sound
That the earth owes. I hear it now above me.

запись создана: 13.10.2023 в 13:08

@темы: стихи, вода, искусство перевода

---

смерть от воды

Мадам Созострис,
знаменитая ясновидящая,              
Сильно простужена, тем не менее              
С коварной колодой в руках слывет
Мудрейшей в Европе женщиной.
"Вот, - говорит она,              
Вот ваша карта - утопленник,
финикийский моряк.              
(Стали перлами глаза. Видите?)              
Вот Белладонна, Владычица Скал,
Владычица обстоятельств.              
Вот человек с тремя опорами, вот Колесо,
 А вот одноглазый купец, эта карта - 
 Пустая - то, что купец несет за спиной,   
 От меня это скрыто. Но я не вижу 
 Повешенного. Ваша смерть от воды.
 Я вижу толпы, шагающие по кругу.
 Благодарю вас. Любезнейшей миссис Эквитон              
Скажите, что я принесу гороскоп сама:
В наши дни надо быть осторожной".

Томас Элиот "Бесплодная земля"

запись создана: 18.12.2023 в 00:28

@темы: стихи

---

Hurt Locker ("ящик боли") -

на сленге американских сапёров означает мифологический «ящик боли», в который попадают сапёры, подорвавшиеся на мине, по аналогии с «рундуком Дэви Джонса» у моряков.

Также этой фразой на сленге американских военных может быть названа просто опасная или трудная ситуация.

@темы: ремесло перевода

---

Рундук Деви Джонса (Davy Jones’ Locker) -

идиома на жаргоне британских моряков от XVIII века до наших дней.

Дэви Джонс считается злым духом, живущим в море, а его рундук — это океан, принимающий мёртвых моряков.

Любят люди суеверные - иносказания.

@темы: ремесло перевода

---

W.B. Yeats

Before The World Was Made

If I make the lashes dark
And the eyes more bright
And the lips more scarlet,
Or ask if all be right
From mirror after mirror,
No vanity’s displayed:
I’m looking for the face I had
Before the world was made.

What if I look upon a man
As though on my beloved,
And my blood be cold the while
And my heart unmoved?
Why should he think me cruel
Or that he is betrayed?
I’d have him love the thing that was
Before the world was made.

запись создана: 11.02.2023 в 14:25

@темы: стихи, музыка

---

@темы: рисунки

---

Ахәлԥҵыс - летучая мышь (абх);
дословно: вечерняя птичка  

---

В «Иосифе и его братьях» Томаса Манна есть место, где слуга фараона египетского вдруг начинает говорить по-французски (то есть так, как и положено царедворцам, только совсем в другое время). Это момент и запоминающийся, и важный (его всегда приводят в статьях, объясняющих, почему этот роман — предтеча постмодернизма). И этот кунштюк с тех пор повторяли тысячи раз (особенно когда постмодернизм как раз наступил). И еще — это очень смешной эпизод, очень.

Так как мне за годы производства рецензионных материалов пришлось приучиться все объяснять — чтобы меня, не дай бог, не поняли неправильно — поясню и здесь. Я ни в коей мере, ну вообще никак не сравниваю книжку Евгения Водолазкина с эпохальным романом XX века. Я только хочу сказать, что этот самый прием Водолазкин использует очень ловко и гармонично. В его «Лавре» юродивый Фома особенно смешно говорит.

Например, когда главный герой хочет спасать людей от невиданно морозной зимы, он заявляет: «Если желаешь собирать замерзающий элемент и на моей территории, ничтоже вопреки глаголю».

Здорово ведь.

"Житие за забором", Анна Наринская о "Лавре" Евгения Водолазкина
Отсюда

@темы: книги, сказать почти то же самое

---

аполинер

@темы: стихи, рисунки

---

Аполинер:
«зажженная сигара дымится» (un cigare allumé qui fume).

@темы: стихи, рисунки

---

Hôtel
( Guillaume Apollinaire )

Ma chambre a la forme d’une cage
Le soleil passe son bras par la fenêtre
Mais moi qui veux fumer pour faire des mirages
J’allume au feu du jour
Ma cigarette
Je ne veux pas travailler
Je veux fumer.

Гостиничный номер, что клетка для птицы.
Лишь солнце — свободы глоток...
Курить хочу... Пускай мираж родится...
Пускай рассвет огонь мне подаёт.
Курить хочу... и не хочу работать...
(пер. М.Погарского)

В окно мне солнце подало огня
Как узнику еду приносят в клетку
От жара наступающего дня
Прикуриваю молча сигаретку
Работать не хочу хочу курить
(пер. В.Бойкова)

Комната моя подобна клетке.
Солнце руку сунуло в оконце.
Чтоб мираж увидеть очень редкий,
Сигарету я зажёг от солнца.
Я хочу курить. Я не хочу работать.
(пер. М.Кудинова)

@темы: стихи, ремесло перевода, сказать почти то же самое

---

@темы: дубляж

---

Серия 25. Маяк

@темы: видео

---

@темы: рисунки

---

Набоков, как известно, прописал в истории русской литературы фрагмент из грамматики Смирновского, взяв его эпиграфом к "Дару". Там, кстати, в исходнике после неизбежной смерти в § 10 ещё много прекрасного, глядите картинку, в том числе судья, который судит, заики Фома и Анна, и с чеховскими лошадьми, кушающими овёс и сено, перекликающийся последний абзац. Он заканчивается так округло, — "в сутках 24 часа" — что веет почти великим финалом "Буколик", venit Hesperus, ite capellae; мир замыкается сам на себя, сам себя подхватывает, как нить в вязании, и не кончается строка, и т.д. Впрочем, все эти рассуждения отталкиваются, конечно, от набоковского текста, не от дореволюционного учебника — малые карты, преображённые лучом козыря, если вернуть ВВ с поклоном однажды у него найденное.

Здесь уместен разговор о значении, которое всегда из материала заказчика. Думаю, Набокову пришлось по душе это сочетание стёршейся в повторении общеизвестности и возможности в ней смыслового развёртывания, как писали прежние лингвисты, набор слов-клавиш, активирующих свободные ассоциации в говорящем по-русски уме.

Играть на них можно бесконечно, это упражнение на беглость пальцев и проективный тест.

Перебирать слова, как чётки:
Смерть — дерево. Смерть — цветок. Россия — птица. Роза — наше Отечество. Смерть — наше Отечество. Россия неизбежна.

Взбалтывать и смешивать их с подобными конструкциями: Берёза — тупица, дуб — осёл, речка — кретинка, облака — идиоты, лошади — предатели, смерть неизбежна.

Или, для отчаянных, так:

Чиж — тики-тики,
Чиж — тики-рики,
Чиж — тюти-люти,
Чиж — тю-тю-тю!

Смерть неизбежна.

Всё, попадающее в голову, мы обволакиваем собственным перламутром, как жемчужница болезненную песчинку. Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица.

Сильна, как Отечество, речь, и неизбежна, как смерть, память, и невозможно одно без другого.

Отсюда

@темы: книги, ласточкино гнездо, сказать почти то же самое

---

полнолуние

запись создана: 23.05.2024 в 01:29

@темы: рисунки

---

@темы: музыка

---

"Вся пустыня преображается оттого, что где-то существует капитан Боннафу"

"Капитан Боннафу командует отрядом мехаристов из легкой кавалерии Атара.
Я с ним не встречался, но знаю, что среди мавров ходят о нем легенды. О нем говорят гневно, но видят в нем чуть ли не божество. Вся пустыня преображается оттого, что где-то существует капитан Боннафу. Вот только что он возник неведомо откуда в тылу непокорных племен, направлявшихся к югу,
сотнями угоняет верблюдов - и, чтобы уберечь самое дорогое свое имущество от нежданной опасности, кочевники вынуждены повернуть и вступить с ним в бой.
Так, явившись, точно посланец самого неба, он выручил Атар, затем стал лагерем на плоскогорье и красуется там - завидная добыча! Он манит все взоры, и, влекомые неодолимой силой, племена устремляются на его меч. Муйан смотрит на меня еще суровей и опять что-то говорит.
- Что он сказал?
- Сказал - завтра мы пойдем на Боннафу. Триста ружей.
Я и без того кое о чем догадывался. Уже три дня водят верблюдов на водопой, о чем-то рассуждают, горячатся. Словно снаряжают в плаванье невидимый корабль. И ветер вольных просторов уже надувает паруса. По милости Боннафу каждый шаг к югу овеян славой. И, право, не знаю, что ведет людей - ненависть или любовь.
Не всякому судьба посылает в дар такого отличного врага, такого лестно убить! Там, где он появится, кочевники снимают шатры, собирают верблюдов и бегут, не смея встретиться с ним лицом к лицу, - но те, что заслышат его издалека, теряют голову, словно влюбленные. Вырываются из мирных шатров, из женских объятий, из блаженного сна, вдруг поняв, что величайшее счастье на свете - два месяца пробираться на юг, изнемогать от усталости, терзаться жаждой, ждать, скорчившись под ударами песчаной бури, - и, наконец, на рассвете обрушиться врасплох на легкую кавалерию Атара и, если будет на то воля Аллаха, убить капитана Боннафу.
- Боннафу силен, - признается мне Кемаль.
Теперь я знаю их тайну. Как мерещится иному желанная женщина, равнодушно проходящая мимо, и он всю ночь ворочается с боку на бок, уязвленный, сжигаемый сном, в котором опять и опять она проходит мимо, - так не дают им покоя далекие шаги Боннафу. Обойдя выступившие против него отряды, этот христианин, одетый мавром, с двумя сотнями полудиких головорезов проник в непокоренный край, - а ведь здесь уже не властны французы. Здесь любой из его же людей может сбросить ярмо покорности и на каменном алтаре безнаказанно принести этого неверного в жертву своему богу; здесь их сдерживает одно лишь благоговение перед ним; его беззащитность - и та приводит их в трепет. И в эту ночь он чудится им в тревожных снах, опять и опять он равнодушно проходит мимо, и его шаги гулко отдаются в самом сердце пустыни.
Муйан все еще о чем-то размышляет, застыв в глубине шатра, точно высеченный из синего гранита. Только сверкают глаза да серебряный кинжал - он больше не игрушка. Как переменился этот мавр с того часа, когда перешел в стан непокорных! Больше чем когда-либо он полон сознанием собственного достоинства и безмерно меня презирает - ибо он пойдет войной на Боннафу, с рассветом он выступит в поход, движимый ненавистью, которая так похожа на любовь.
И опять он наклоняется к брату, что-то говорит вполголоса и смотрит на меня.
- Что он сказал?
- Сказал - если встретит тебя подальше от форта, застрелит.
- Почему?
- Он сказал - у тебя есть самолеты и радио, у тебя есть Боннафу, но у тебя нет истины.
Муйан недвижим, складки синего покрывала на нем точно каменная одежда статуи, он выносит мне приговор.
- Он говорит - ты ешь траву, как коза, и свинину, как свинья. Твои бесстыжие женщины не закрывают лицо, он сам видел. Он говорит - ты никогда не молишься. Он говорит - на что тебе твои самолеты, и радио, и твой Боннафу, раз у тебя нет истины?
Этот мавр великолепен, он защищает не свободу свою - в пустыне человек всегда свободен, - и не сокровища, видимые простым глазом, - в пустыне их нет, - он защищает свое внутреннее царство. Точно корсар в старину, Боннафу ведет свой отряд среди безмолвного океана песков, и вот лагерь Кап-Джуби преобразился, мирной стоянки беззаботных пастухов как не бывало. Словно бурей, смята она дыханием Боннафу, и вечером шатры теснее жмутся друг к другу. На юге царит безмолвие, от него замирает сердце: это безмолвствует Боннафу! И Муйан, бывалый охотник, различает в порывах ветра шаги Боннафу.
Когда Боннафу возвратится во Францию, враги его не обрадуются, нет, они будут горько жалеть о нем, словно без него их родная пустыня лишится одного из своих магнитов и жизнь потускнеет. И они станут говорить мне:
- Почему он уезжает, твой Боннафу?
- Не знаю...
Долгие годы он играл с ними в опасную игру - ставкой была жизнь. Он принял их правила игры. Он засыпал, положив голову на их камни. Вечно он был в погоне и, как они, проводил свои ночи наедине с ветрами и звездами, словно в библейские времена. И вот он уезжает, - значит, игра не была для него превыше всего. Он небрежно бросает карты, предоставляя маврам играть одним.
И они смущены - есть ли смысл в этой жизни, если она не забирает человека всего, без остатка? Но нет, им хочется верить в него.
- Твой Боннафу еще вернется.
- Не знаю.
Он вернется, думают мавры. Что ему теперь европейские игры? Ему быстро наскучит сражаться в бридж с офицерами, наскучат и повышение по службе, и женщины. Он затоскует по благородной жизни воина и возвратится туда, где от каждого шага сильнее бьется сердце, словно идешь навстречу любви. Он воображал, будто его жизнь здесь была лишь случайным приключением, а там, во Франции, его ждет самое важное, но с отвращением он убедится, что нет на свете истинных богатств, кроме тех, которыми одаряла его пустыня, - здесь ему было дано великолепие песчаных просторов, и тишина, и ночи, полные ветра и звезд. И если Боннафу вернется, в первую же ночь эта весть облетит непокорные племена. Мавры будут знать - он спит где-то посреди Сахары, окруженный двумя сотнями своих головорезов. И молча поведут на водопой верблюдов. Запасут побольше ячменя. Проверят ружья. Движимые своей ненавистью - или, быть может, любовью.

запись создана: 23.06.2022 в 03:27

@темы: книги