April showers bring May flowers
Григорий Дашевский, "Напрасный перевод"
"Для русских читателей Джон Донн, английский поэт-метафизик (1572-1631), во-первых, автор эпиграфа к "По ком звонит колокол" Хемингуэя ("Не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе").
Во-вторых, персонаж одного из лучших стихотворений Иосифа Бродского "Большая элегия. Джону Донну", написанного в 1963 году, когда Бродский знал только "какие-то отрывки из его проповедей и стихи, которые обнаружились в антологиях", и на стихи самого Донна мало похожего.
Бродский же впервые нашел, точнее, изобрел для Донна русскую интонацию — сперва в нескольких переводах, сделанных для предполагавшегося (но так и невышедшего) в серии "Литературные памятники" тома "Поэзия английского барокко", а потом в собственных стихах, в которых начиная с 1965 года видно сильнейшее влияние Донна.
То, что мы привыкли считать фирменными чертами Бродского: стихотворение как рассуждение, аргументация посредством метафор и сравнений, взятых из науки, техники, теологии, столкновение плотских и небесных тем, резкость, почти вульгарность тона — все это одновременно и черты поэзии Донна".
...
Например: "В оригинале излюбленный донновский концепт: на слезе-монете отчеканено изображение любимой".
И в самом деле, у Донна буквально написано: "Дай мне, пока я тут, пролить слезы перед твоим лицом, ибо их чеканит твое лицо, и они несут твой отпечаток, и благодаря этому чекану они чего-то стоят".
А в переводе Кружкова читаем: "Дозволь излить,/ пока я тут, все слезы пред тобой,/ ты мне их подарила и в любой / отражена".
Не осталось ни монетного пресса, ни монет, ни чекана, то есть не осталось ничего от того контраста технического описания и человеческих чувств, на каких и строится поэзия Донна.
"Для русских читателей Джон Донн, английский поэт-метафизик (1572-1631), во-первых, автор эпиграфа к "По ком звонит колокол" Хемингуэя ("Не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе").
Во-вторых, персонаж одного из лучших стихотворений Иосифа Бродского "Большая элегия. Джону Донну", написанного в 1963 году, когда Бродский знал только "какие-то отрывки из его проповедей и стихи, которые обнаружились в антологиях", и на стихи самого Донна мало похожего.
Бродский же впервые нашел, точнее, изобрел для Донна русскую интонацию — сперва в нескольких переводах, сделанных для предполагавшегося (но так и невышедшего) в серии "Литературные памятники" тома "Поэзия английского барокко", а потом в собственных стихах, в которых начиная с 1965 года видно сильнейшее влияние Донна.
То, что мы привыкли считать фирменными чертами Бродского: стихотворение как рассуждение, аргументация посредством метафор и сравнений, взятых из науки, техники, теологии, столкновение плотских и небесных тем, резкость, почти вульгарность тона — все это одновременно и черты поэзии Донна".
...
Например: "В оригинале излюбленный донновский концепт: на слезе-монете отчеканено изображение любимой".
И в самом деле, у Донна буквально написано: "Дай мне, пока я тут, пролить слезы перед твоим лицом, ибо их чеканит твое лицо, и они несут твой отпечаток, и благодаря этому чекану они чего-то стоят".
А в переводе Кружкова читаем: "Дозволь излить,/ пока я тут, все слезы пред тобой,/ ты мне их подарила и в любой / отражена".
Не осталось ни монетного пресса, ни монет, ни чекана, то есть не осталось ничего от того контраста технического описания и человеческих чувств, на каких и строится поэзия Донна.