Два друга, два призрака и два предсказания

Александр Блок

Гадай и жди. Среди полночи
В твоем окошке, милый друг,
Зажгутся дерзостные очи,
Послышится условный стук.

И мимо, задувая свечи,
Как некий Дух, закрыв лицо,
С надеждой невозможной встречи
Пройдет на милое крыльцо.

15 марта 1902
...

Владимир Маяковский:
У меня из десяти стихов — пять хороших, три средних и два плохих. У Блока из десяти стихотворений — восемь плохих и два хороших, но таких хороших, мне, пожалуй, не написать.
...
Читая дневники Блока, ни за что не скажешь, что этот человек был умен, или сложен, и что он мог писать такие стихотворения - неоднозначные и сотканные из чего-то бОльшего, чем слова и рифмы.
А вот мог.
...
В "Гадай и жди" явно не описан ни один из героев - ни "милый друг", ни тот, кто явится "среди полночи".
Во второй строфе - редкое дело - даже подлежащего нет (подлежащее в предложении отвечает на вопрос "кто?").
...
"Дерзостные очи" зажгутся - за окном, в окно и постучат.
А свечи, которые в комнате, кто задует?
Кто - из дома - выйдет на крыльцо?
...
Я бы сказала, что не "милому другу" ждать гостя - быть "милому другу" свидетелем "невозможной встречи".
...
Кто-то позовет условным - тайным - стуком.
Кто-то выйдет и будет напрасно надеяться и ждать.

Поэт это предсказал.
"Милый друг" станет этому свидетелем - но и сам "милый друг" сидит и о чем-то гадает, видете ли.
А что "милый друг" нагадал мы не узнаем.
Наверное, к лучшему, учитывая, какая чертовщина у них там творится.

@темы: стихи

---

@темы: цветы, фото, лето

---

«История про то, как Ши Ши поедал львов»

"Ши Ши ши ши ши" (буквально: "История про то, как Ши Ши поедал львов" ) - стихотворение на классическом китайском языке, написанное в шутку знаменитым китайско-американским лингвистом XX века Чжао Юаньжэнем. Все 92 слога стихотворения читаются как ши в одном из четырёх тонов. Текст, записанный на классическом китайском, понятен большинству образованных китайских читателей, но скорее в иероглифическом варианте, а не на слух. Более чем 2500-летняя история изменений произношения привела к большой степени омофонии в классическом китайском, в результате чего при произнесении вслух на пекинском диалекте или при записи в фонетической системе он становится абсолютно непонятным.

Приблизительный перевод на русский язык

Жил в каменной пещере поэт господин Ши Ши, который любил есть львов и поклялся съесть десять в один присест.
Он часто ходил на рынок, где смотрел — не завезли ли на продажу львов?
Однажды в десять утра десятерых львов привезли на рынок.
В то же время на рынок приехал Ши Ши.
Увидев тех десятерых львов, он убил их стрелами.
Он принёс трупы десятерых львов в каменную пещеру.
В каменной пещере было сыро. Он приказал слугам прибраться в ней.
После того как каменная пещера была прибрана, он принялся за еду.
И, когда он начал есть, оказалось, что эти десять львов на самом деле были десятью каменными львами.
Попробуй-ка это объясни.

@темы: стихи

---

Tor - Glass & Stone

@темы: музыка

---

Советский мир нейтрализует смерть»:
психотерапевт и антрополог о языке ужаса
По просьбе «Афиши» психотерапевт Роман Лошаков и антрополог Михаил Климин обсудили, как менялось представление об ужасе в нашей стране за последние 100 лет и как эти изменения отображались в текстах.

@темы: статьи

---

@темы: цветы, фото, лето

---

"Московский комсомолец", 26.01.2011, Ян Смирницкий

Его убийственный слух
Моцарту самому бы в пору травить Сальери. Но никак не наоборот

…27 января, в маленький юбилей Вольфганга Амадея Моцарта (ему исполняется 255 лет), известная органистка Катя Мельникова презентует крайне необычную акцию – «Школу Антонио Сальери», призванную полностью реабилитировать прославленного придворного композитора, в чей невиновности и так не сомневается ни один музыкант. Ах, если бы Пушкин, в желании поразмышлять над темами «гения и злодейства», взял бы вымышленные имена... а то – на тебе: даже в криминалистике устоялся термин «синдрома Сальери»!



Катя – молодец, никогда не шла торными дорожками. Банальность преступна. Вот и сейчас, пред концертом в Малом зале консерватории (30 января) она заявляет: «Помните: между нарицательным именем и реальным историческим персонажем – пропасть!», и в честь дня рождения Моцарта дает сокровенный сальериевский «Реквием», прежде в Москве не исполнявшийся. «Он сочинен мною и для меня, Антонио Сальери, крошечного из созданий.

А мы до концерта тихонечко поговорим с нашим общим другом, замечательным пианистом, музыковедом, художником Максимом Кончаловским, известным как «адвокат Сальери»:

– Максим Владимирович, так вы не верите, что Сальери травил Моцарта?

– Нет, конечно. Ни на чем не основанные домыслы, появившиеся не в момент смерти Моцарта, а значительно позже, спустя лет 25, когда умирал уже сам Сальери в сумасшедшем доме… ну, может, кто-то ляпнул когда-то в переносном смысле, что «мне, мол, отравил жизнь этот негодяй», а тут этот слушок опять загулял по Вене. Е-рун-да! Скажем, такой факт: после кончины Моцарта, его вдова Констанца отдала своего сына в обучение к Сальери. Трудно, согласитесь, представить, будь подозрения серьезны, что Констанца отдала бы сына отравителю!

– Сын Моцарта – далеко не единственный, кого обучал Сальери?

– Да он обучал всех! Это был заботливый, замечательный педагог, не имевший своих детей, но относившийся к своим ученикам как к детям, причем, занимался со многими бесплатно. У него учился Шуберт, Черни, 11-летний Лист, Бетховен перенимал опыт вокального сочинительства, ибо считал себя недостаточно зрелым в оперном мастерстве… А потом масса учеников оставляли о Сальери отзывы, как о «милом, приятном, остроумном и добром человеке».

– Ну и такой миф, что Сальери был бездарен…

– Это просто смешно. Большой талант, необычайно плодовитый. В 16 лет он приехал из Италии в Вену, извините, не в Африку, а в музыкальную столицу мира. И с тех пор ее не покидал; в 19-ть уже написал три оперы, они были поставлены. В дальнейшем стал музыкальным руководителем придворной капеллы… Это он-то посредственность? Человек, чьи оперы ставились постоянно? Да его «Признанной Европой» открылся новый театр Ла Скала! Какие еще доказательства нужны?

– Да, но есть какие-то резкие высказывания Моцарта о Сальери…

– Есть, но вы поймите, что Моцарт всего лет на 5-6 младше Сальери, они практически одногодки. Сальери был придворным композитором, очень нравился публике, его музыка была куда более доступна и понятна, чем сочинения Моцарта, в которых Вольфганг Амадей сильно ушел вперед по времени, и далеко не все это понимали…

– То есть, исходя из этой логики, Моцарт должен был отравить Сальери?

– Вот именно. Сальери абсолютно нечему было завидовать, ибо Моцарт был в гораздо менее выгодном материальном и общественном положении. Сальери – знаменит, уважаем (в том числе императором), ему поклонялась вся образованная Вена.

– Ну да, человек-аншлаг, говорят, сотни солдат охраняли здание театра – люди атаковали, стремясь попасть на его оперы…

– Вот-вот, неужто все дураками там были? А Моцарт – начинающий, пробивающий себе путь… и вдруг Сальери так заревновался, что готов стал даже убить. Нереально! Жаль, очень жаль, что Пушкин не взял в персонажи Сидорова и Петрова… а создал прецедент для унижения знаменитого и уважаемого композитора.

– Но он умирал все же в психушке… хотя вещь обычная по тем временам.

– Ну в последние месяцы сошел с ума. Да, ходил слушок, что Сальери «покончил собой из чувства раскаяния», но и это ерунда. Иначе бы его «Реквием» никогда бы не исполнялся столько раз публично, – это же общее христианское правило для самоубийц: хоронили на перекрестке дорог в безымянной могиле… а Сальери не потерял популярности и после своего ухода.

…На сцене Катя Мельникова с Юрием Берестенниковым (автор сценария) разыграет настоящий детектив, в противовес Пушкину приведя музыкальные свидетельские показания Глюка, Россини, Берлиоза, Бетховена, Шуберта, Листа (кстати в них перевоплотится известный артист Виктор Шутов). Музыка же прозвучит в органных версиях самой Кати и в исполнении Марии Макаренко (клавесин), Рустама Мурадова (фоно), Термине Егиазарян (сопрано) и ансамбля солистов п/у Алексея Рудневского.

@темы: статьи, музыка

---

Александр Горбачев - журналист, специализирующийся на музыке - большой мастер своего дела - вот так писать, не сваливаясь в жонглирование терминами и цветистые описания, не намекая, что с кем-то он на дружеской ноге или на одной волне. Находить главное направление и суть с грацией ледокола. Молодец какой.



Александр Горбачев, о "Жить в твоей голове" (2013):

....Остается самый существенный вопрос — о чем, собственно, этот альбом. «Жить в твоей голове» неслучайно уже в названии содержит местоимение — эта пластинка целиком завязана на «ты», на обращение, на адресата. Учитывая остросюжетную коммуникацию с поклонниками, развивавшуюся на концертах и в сети все последнее время, можно было бы заключить, что альбом и повествует об отношениях со слушателем, — но кажется, что интрига все-таки сложнее. Смерть есть молчание, жизнь — диалог: драматургия тут выстроена, как будто исходя из этих старинных строчек. Я тут, конечно, вступаю на скользкую почву, но мне представляется, что «Жить в твоей голове» — это альбом все о той же внутренней эмиграции. Только не столько политической, сколько социально-психологической: как скрыться в себе от окружающей ненависти. Только эмиграция здесь — не направление, а опыт. Отсюда и закрытость, отсюда и замкнутость звука, отсюда и заглавие. Жить в твоей голове (теперь уже без кавычек) — есть, таким образом, единственный способ сохранения себя там, где сойти с ума не сложнее, чем порвать струну. В этой записи нет никакой специальной героики, никакого надрыва (даже «Без шансов» — скорее всплеск, чем полноценная истерика) — есть только выстраданное, хрупкое, то и дело грозящее взорваться спокойствие; чаемое и отчаянное одиночество, которое потому и острее, что на двоих.

«Ты царь. Живи один» — сколь ни нелепо цитировать Пушкина, именно эти четыре слова, взятые во всей полноте смыслов, кажется, точнее всего воплощают торжество и трагедию этого альбома.

@темы: статьи, музыка

---

Главные суммы в русской литературе по курсу ЦБ РФ

Ять рублей
Сколько стоила шинель Акакия Акакиевича, что было в кошельке у старухи-процентщицы, какую взятку Городничий дал Хлестакову, а Коровьев Никанору Босому, сколько Шариков стащил у профессора Преображенского, а Николай Ростов проиграл в карты, и какую сумму Настасья Филипповна бросила в камин  —  в год литературы и финансовой паники Дмитрий Бутрин пересчитал русскую классику на наши деньги.

@темы: книги, статьи

---

Alt-J - Deadcrush

Dead crush - так называют тех, кого нет в живых, но в кого ты влюбен.
Dead crush в клипе Alt-J оживают.
В далеком будущем, в пустыне, в высоком здании не то храма, не то мастерской - аппарат светит в вертящиеся линзы, и появляются три танцующие женщины - королева Анна Болейн, фотограф Ли Миллер и поэтесса Сильвия Платт.
Анна Болейн молится перед казнью, Сильвия Платт погружена в себя, а Ли Миллер - первая женщина, вошедшая в Бухенвальд и Дахау - снова и снова переживает те страшные апрельские дни.

@темы: видео, музыка

---

Все мы порой надоедаем друг другу, устаем, обижаемся, грустим, злимся, сплетничаем даже и без особой причины.

@темы: мысли вслух

---

О переживании собственной смерти и об одной строке - нежданной и страшной

«Слава богу! Я только контужен», — было первой мыслью Праскухина… И мы тоже переводим дух, потому что, сопереживая смертельную опасность, мы уже захвачены сочувствием Праскухину, мы очутились внутри его вопящей, застигнутой врасплох души. Однако вслед за мгновенным облегчением — «я только контужен» — начинает твориться что-то сомнительное, происходящее кругом как-то странно отодвигается от Праскухина, теряет реальность. Идут мимо солдаты, мелькают, мелькают, и Праскухиным овладевает страх, не страх ранения, не то, что кровь из него течет и может вытечь, а то, что солдаты его раздавят. Движения Праскухина становятся мучительно непонятными, нам никак не понять, что же с ним происходит, и вдруг все обрывается последней строкой, несмотря ни на что нежданной, страшной, как выстрел в упор, — строкой, пронзившей меня в то, первое, чтение: «Он был убит на месте осколком в середину груди».

"Герой, которого он любил всеми силами своей души" - эссе Даниила Гранина о переживании собственной неожиданной смерти и ее принятии.

За основу он взял «Севастопольские рассказы» Льва Толстого, и, преломленные в сознании Гранина - человека со своим солдатским опытом, - они вылились в этот короткий, но невыносимо личный текст.

Эссе - размышление на ту или иную тему - не рассказ, не вымысел, а взвешенное и продуманное высказывание о том, что считаешь важным. Это не статья, не очерк и не стори-теллинг (будь он не ладен), а то, что вынашиваешь долго - как письмо, только не о виде за окном, а о виде из окна, за которым ты сам и стоишь.

Даниил Гранин останавливает на одном из эпизодов рассказа «Севастополь в мае». В нем гибнет ротмитстр Праскурин, человек несимпатичный, простой, чей ум занят суетными и даже подловатыми мыслями.

При отступлении батальона рядом с Праскуриным падает бомба - и время для него останавливается: он видит горящий фитиль, слышит шипение горящей трубки, и ожидание взрыва длится невыносимо долго.

Такое нельзя ни описать, ни понять, ведь опыта переживания собственной смерти ни у кого нет.

Однако Лев Толстой - при всей неоднозначности его личности - мастер описания чувств человека, неприукрашенных, вне сложившихся традиций, и оттого ценных. Он в своих книгах часто обращается к теме смерти - про дуб Болконского, например, все читали.

"Безжалостно высвечивается этот последний миг, еще полный чувств, мыслей, составляющих жизнь Праскухина, то, с чем он уходит. Но все равно все предсмертные его тревоги, сомнения, как бы жалки они ни были, все равно это еще жизнь, где можно исправить, изменить. Нет постепенного перехода к смерти. Смерть — это разрыв. Границу между жизнью и смертью не заполнить, не размыть. Толстовская строка передает этот скачок, обрыв, обвал. Секрет тут и в монтаже, в стыке, а еще и в том, что дана она в прошедшем времени: был убит. То есть смерть последовала в то время, пока мы читали предсмертные мысли Праскухина, ибо события происходили быстрее, чем мы читаем. Реальное время врывается в повествование, Толстой сталкивает его с временем литературным, и из этого столкновения возникает искра, освещающая таинственный акт смерти".

Если Лев Толстой - мастер чувств, Даниил Гранин - мастер рассуждения. Его проза литая, цельная. Язык - прекрасный образец точного построение фраз, без каши и разночтений, однако притом - он не сухой и не вычурный.

Эссе Даниила Гранина стоит читать, чтобы научиться анализировать, следовать за своей мыслью, придавать форму потоку наблюдений и впечатлений - и приходить к выводу. Это не рассуждения тактика, а скорее - стратега, к тому же человека сочувствующего и тонкого.

"Почему, однако, смерть Праскухина кажется неожиданной, ведь глава эта прямо начинается с сообщения юнкера барона Песта о том, что Праскухин убит? Юнкер Пест подтверждает, что он сам видел смерть Праскухина, и автор, далее упоминая о ротмистре Праскухине, прибавляет «покойник Праскухин». То есть Толстой отказывается от эффекта неожиданности, неведения, он не желает пользоваться никакими, самыми общепринятыми литературными приемами. Казалось бы, какое может быть переживание за смерть Праскухина, если уже объявлено, что он убит.

А оказывается, может, и, как ни удивительно, мы еще сильнее переживаем, волнуемся, зная: на войне все может быть — и, вопреки сообщению, надеемся, цепляемся, верим в чудо, завороженные праскухинским непониманием смерти, он ведь совершенно не готов к смерти, он умирает, не зная, что это смерть. Он ни разу не думает о смерти, в отличие от лежащего рядом штабс-капитана Михайлова, который тоже «необъятно много передумал и перечувствовал за эти две минуты» и подумал: «Все кончено — убит», когда бомбу разорвало".

Севастопольские рассказы напечатали в 1855 году, сборник Гранина с этим эссе - в 1984. Между текстами 130 лет, и войну каждый из авторов видел свою - но для поднятой темы - переживания смерти - это не имеет никакого значения.

@темы: книги

---

одуванчики

@темы: цветы, фото, весна

---

Однажды поэт Владислав Ходасевич вышел из тела - и написал об этом стихи. Был он человеком талантливым, болезненным, с острым и каким-то безжалостным умом. Пушкина любил и писал о нем много, оттого и маска на стене.

...Это было
В одно из утр, унылых, зимних, вьюжных, --
В одно из утр пятнадцатого года.
Изнемогая в той истоме тусклой,
Которая тогда меня томила,
Я в комнате своей сидел один. Во мне,
От плеч и головы, к рукам, к ногам,
Какое-то неясное струенье
Бежало трепетно и непрерывно -
И, выбежав из пальцев, длилось дальше,
Уж вне меня. Я сознавал, что нужно
Остановить его, сдержать в себе, - но воля
Меня покинула... Бессмысленно смотрел я
На полку книг, на желтые обои,
На маску Пушкина, закрывшую глаза.
Все цепенело в рыжем свете утра.
За окнами кричали дети. Громыхали
Салазки по горе, но эти звуки
Неслись во мне как будто бы сквозь толщу
Глубоких вод...
В пучину погружаясь, водолаз
Так слышит беготню на палубе и крики
Матросов.
И вдруг - как бы толчок, - но мягкий, осторожный, -
И все опять мне прояснилось, только
В перемещенном виде. Так бывает,
Когда веслом мы сталкиваем лодку
С песка прибрежного; еще нога
Под крепким днищем ясно слышит землю,
И близким кажется зеленый берег,
И кучи дров на нем; но вот качнуло нас -
И берег отступает; стала меньше
Та рощица, где мы сейчас бродили;
За рощей встал дымок; а вот - поверх деревьев
Уже видна поляна, и на ней
Краснеет баня.
Самого себя
Увидел я в тот миг, как этот берег;
Увидел вдруг со стороны, как если б
Смотреть немного сверху, слева. Я сидел,
Закинув ногу на ногу, глубоко
Уйдя в диван, с потухшей папиросой
Меж пальцами, совсем худой и бледный.
Глаза открыты были, но какое
В них было выраженье - я не видел.
Того меня, который предо мною
Сидел, - не ощущал я вовсе. Но другому,
Смотревшему как бы бесплотным взором,
Так было хорошо, легко, спокойно.
И человек, сидящий на диване,
Казался мне простым, давнишним другом,
Измученным годами путешествий.
Как будто бы ко мне зашел он в гости,
И, замолчав среди беседы мирной,
Вдруг откачнулся, и вздохнул, и умер.
Лицо разгладилось, и горькая улыбка
С него сошла.
Так видел я себя недолго: вероятно,
И четверти положенного круга
Секундная не обежала стрелка.
И как пред тем не по своей я воле
Покинул эту оболочку - так же
В нее и возвратился вновь. Но только
Свершилось это тягостно, с усильем,
Которое мне вспомнить неприятно.
Мне было трудно, тесно, как змее,
Которую заставили бы снова
Вместиться в сброшенную кожу...
Снова
Увидел я перед собою книги,
Услышал голоса. Мне было трудно
Вновь ощущать все тело, руки, ноги...
Так, весла бросив и сойдя на берег,
Мы чувствуем себя вдруг тяжелее.
Струилось вновь во мне изнеможенье,
Как бы от долгой гребли, - а в ушах
Гудел неясный шум, как пленный отзвук
Озерного или морского ветра.

Владислав Ходасевич, "Эпизод", 1918

@темы: книги, стихи, сны

---

сушеные бабочки

во сне дали послушать музыку.
подруга детства, да это и не она была, конечно.
"вот мой новый трек, он становится популярным".
никогда ничего подобного не слышала, очень красиво.
нет ничего скучнее чужих снов, и свои не сохранишь, как сушеных бабочек.

@темы: сны