Отсюда
Химера жужжащая:
Давным-давно, в прошлой жизни, я защитила диссертацию о механизмах культурной памяти в непрофессиональном поэтическом творчестве взрослых людей; с тех пор и не понимаю, что может иметься в виду под "профессиональной поэзией" — жизнь на гонорары?.. ну, позвольте, тогда у нас поэты только авторы текстов к рекламе и попсе. Как бы то ни было, объём материала для исследования был сокрушителен уже в те далёкие годы, нынче же и вовсе.
Наш человек поэтической речи неосознанно доверяет и тянется к ней, потому что чует в этом формате слова не только проявленную ценность, о которой писала Лидия Гинзбург, но и нечто более древнее, архаическое почти — ритм, строй, способность подчинять себе дыхание и пульс, собирать толпу в единое и вычленять из неё личное, управлять человеком, а, стало быть, и всем в природе; врождённый анимизм, чего ж вы хотели. Тем, кто набрал воздуху, чтобы саркастически поинтересоваться: "А как же верлибр?" — отвечу, что и он, если поэзия, обладает тем же свойством восходящего потока, а если нет — ну, тут Александр Сергеевич, как всегда, успел первым:
...что, если это проза,
Да и дурная?
Впрочем, не всё ритмизованное несёт в себе это зерно магического, вовсе нет. Иные стихи, которые легко пересказываются прозой, походят больше на наломанные под кастрюлю метра спагетти; за такое в классических краях бьют.
Мы не о мошенничестве, мы об электрическом шорохе непостижимого, о том, что ходит по коже и под ней, когда начинаешь читать. Собственно, заговорила я о поэзии потому, что нынче день рожденья Бродского, и вряд ли я когда забуду, как меня восемнадцатилетнюю ударило вот этим самым током от такой простой его строки:
И не могу сказать, что не могу —
да, там дальше жить без тебя, поскольку я живу, как видно из бумаги, существую и т.д., но вот так, изолированно, она была подобием того шекспировского стиха, который Набоков назвал замороженным,
Never, never, never, never, never
— короля Лира с мёртвой Корделией на руках.
Есть слова, отпечатывающиеся на тебе, будто следы на сыром бетоне, чтобы потом застыть навсегда. Venit Hesperus, ite capellae. The certain knot of peace, the baiting-place of wit, the balm of woe. In his bright radiance and collateral light must I be comforted, not in his sphere. Он убедительно пророчит мне страну, где я наследую несрочную весну. Тихо плавают в тумане хоры стройные светил. Я поздно встал — и на дороге застигнут ночью Рима был. Then felt I like some watcher of the skies.
И много, много — из Пушкина, из Ходасевича, из Мандельштама, из Бродского, из кого угодно.
Электрический импульс, который заставляет и инертный газ образовывать соединения.